Вино и искусство: «две вечности познания»

Совсем скоро улицы городов наполнятся томностью летнего зноя. Неспешное утро с книгой в шуршащей тени деревьев. Сладкие персики и сыр на обед — больше и не съешь. А когда тело начнет изнемогать от жары, окутывающей бархатом, словно вкус спелой вишни во рту, самое время искать спасение в залах музея, где прохлада мрамора статуй и холодная надменность взглядов знатных особ с полотен прошлых веков в миг одарят тебя струящейся и живительной энергией.

Настает вечер, а с ним и возвращение в город, где на террасе ближайшего к музею кафе ты поспешишь записать все то, что взбудоражило в прохладе залов. Эти строки растекутся каплями, будто с бокала ледяного белого вина, поставленного виртуозом-официантом на твой столик. Заканчивается еще один летний день, разжигая пламенем заката фонари на улицах… Ты познаешь искусство вина на террасе шумного города, уже познав вино в искусстве.

…

Вино и искусство — сущности, связанные между собой человеком, пропускающим их через призму индивидуального. Кто-то найдет наслаждение в густом бархате красного, богатого на оттенки, будто платья красавиц на полотнах барокко. Кому-то по душе искрящийся минеральностью звон хрусталя белых вин — игривых, словно нашептывающих на ухо секреты кавалеров с картин эпохи рококо. И вино, и живопись — рассказчики удивительных историй. Они — атрибут статуса. Они — удовольствие, воспеваемое еще со времен мистических древних праздненств.

Взгляните на «Вакха» (около 1596 г.) кисти Караваджо. Бог виноделия предстает не в идеализированном античностью образе, а скорее простым юношей, который томным взглядом приглашает присоединиться к нему. Но осторожно! Не успеешь опомниться — и ваш tête-à-tête будет нарушен, ведь на картине Вакх не единственный герой. После недавней реставрации полотна в отражении на графине вина был обнаружен лик, возможно, самого Караваджо — так эта картина становится еще и автопортретом художника. Пуститься или нет в эту беззаботную вакханалию — решать тебе. Но разве можно отказаться от бокала вина, соблазнительно протягиваемого самим Вакхом?

А что если действительно захотеть вкусить сладость увиденного в бокале вина прямо на террасе, где ты расположился после похода в музей? Вдруг вино из окрестностей аббатства Монтмажур близь Арля, значащееся в карте ресторана и готовое порадовать ароматом прованских трав, свежих фруктов и легкого дымка, и впрямь сделано из тех самых гроздьев, что вот уже несколько веков лучатся светом на полотнах мастеров старой эпохи?

Например, сам Винсент Ван Гог в 1888 году пишет «Красные виноградники в Арле». Эта картина долгое время считалась единственной, что была продана при жизни творца. На самом деле она была первой, проданной за существенную сумму — 400 франков (около 800€) — сейчас абсолютно смешную для одного из самого «дорогих» художников.

Краски, подобранные согласно принципу использования цветов и особенностям их восприятия (холодные оттенки кажутся далекими, теплые — наоборот), создают ощущение стремительно уходящего в глубину переднего плана вместе с активно надвигающимся желтым небом. Нас будто затягивает в воронку кипящего пламени цвета и оттенков. Багровые тона сжигают реальность в фиолетово-синий пепел, и вся картина вдруг приобретает образ жатвы, сжигания вечного в огне повседневности, смерти в извечном цикле жизни. Но забудем о метафоричности. Почему же Ван Гог в действительности видит виноградники в разгар плодоношения в красном цвете увядания?

Метафора смерти «Красных виноградников в Арле» Ван Гога становится доподлинным изображением реальной агонии и конца жизни этих виноградных лоз, ведь 1888 год, когда художник пишет эту картину, можно считать разгаром начавшейся в 1863 винной трагедии — в эту эпоху виноградники Европы умирают от маленького насекомого филлоксеры (Phylloxera vastatrix). Эта тля, поражая корень винограда, оставляет лозу без питательных веществ — зеленые листья резко окрашиваются в желтые и багряные тона, увядают и осыпаются, знаменуя собой смерть виноградника.

Прибывшая на экзотических растениях, поставляемых из Америки в Европу, филлоксера обрекла в XIX веке виноградники Франции, Португалии, Австрии и других стран на поражающую скоростью распространения смерть. Эта эпидемия безвозвратно изменила лицо мирового виноделия: в некоторых регионах она вызвала его полный крах — хозяйства были уничтожены, зоны с экстремальным для виноделия климатом, как, например, на севере Франции, прекратили производство навсегда, потери были невосполнимы (с 1860-х по 1890-е годы Европа потеряла около шести миллионов гектаров виноградников, из них треть принадлежала Франции).

Мы никогда не узнаем, сколько сортов винограда было полностью уничтожено небольшим насекомым. Но даже если нам не суждено вкусить вино тех лоз, что украшали витиеватым орнаментом картины, созданные вплоть до конца XIX века, мы вполне можем насладиться теми винами, что были изображены художниками после эпидемии филлоксеры.

Представитель наивной живописи Жан Эв в 1941 году пишет «Натюрморт с устрицами» — сущую фантазию, ведь ломящийся от яств стол был невозможен в оккупированной в Первую мировую войну Франции. Здесь и мясная нарезка, и курица, и устрицы с лимоном… Но какой бы наивной не была техника изображения действительности, правды деталей у этой картины не отнять. Ведь Жан Эв, настоящий француз, пишет бутылки вина, подобранные с особой точностью к каждому из блюд. К мясным — красное, как, например, на картине — из региона Бордо с особым винодельческим аппеллясьон «Médoc»: терпкое, с нотками кожи и табака, но в то же время с цветочными вкраплениями и сложным ароматом черных фруктов. К устрицам, напротив, подойдет яркое, отзывающееся кислинкой, но одновременно медово-грушевое, как то, что изображено Жаном Эвом — белое вино Бордо аппеллясьона «Graves».

Ну а если, предвкушая трапезу, ты соберёшься почувствовать вино, написанное Жаном Эвом, то не сомневайся, что бутылка посередине — Le Château Brane-Cantenac — до сих пор может быть найдена в магазине. Это старинное винодельческое хозяйство из 75 гектаров, расположенное в Кантенаке в самом сердце Бордо. Возможно, аромат этого вина из одного из величайших винодельческих регионов мира затронет в тебе ничуть не меньше струн души, чем соблазнительная фантазия Жана Эва.